Естественно, заглушить Бетховеном эстраду удавалось только в радиусе одного метра от динамика моей радиолы. Время от времени я высовывался в окно и наблюдал за происходящим на танцплощадке с высоты своего положения (т. е. с третьего этажа). Особенно любопытным зрелищем, разумеется, были драки. И вот, в разгар одного из таких массовых столкновений под музыку, я увидел Калужского. Он примчался на легком спортивном велосипеде и, отбросив его в безопасную сторону, врезался в толпу дерущихся. Он скакал, как резиновый, размахивая ногами и кулаками - и обворожительная улыбка, как мне кажется теперь, не сходила с его уст...
Несколько лет спустя мы встретились на лестничной площадке Уральского университета и кинулись друг к другу в объятия. Разница в возрасте более не ощущалась.
Теперь нас норовило разделить другое - пространство. И дело тут не в судьбе, а в характерах. Встречи и расставания были и остаются лейтмотивом нашей дружбы. Я в Свердловске - он в Иркутске. Он в Душанбе - я опять-таки в Свердловске. Даже когда он в Свердловске и здесь его дом, семья, мама - его тут фактически все время нет - он в Москве, он в Таллинне, он в Лондоне...
Вот и сейчас, когда я сижу у себя дома смотрю на натяжные потолки и цена меня совершенно не волнует и пишу эти строки, Калужский гуляет где-то в предгорьях Альп или на берегу Женевского озера этаким "Лениным в Швейцарии". И чего ему рядом со мной не сидится? А вот того, что Калужский - это самый настоящий rolling stone, или, по-русски, перекати-поле. А я... Да что я? Не обо мне, в сущности, речь!
Раньше Калужский любил появляться неожиданно. Сидишь, пишешь ему письмо в два часа ночи. Звонок в дверь. Открываешь, а это он - собственной персоной, только что прилетел, да еще и, к примеру, наголо обрит, эдак стоит в кожаном плаще - и улыбается...
Или вот еще до того был случай. Сижу я в распахнутом окне, а ночь такая летняя, излюбленная авторами лирических песен, после дождя. Кусты внизу темные, густые, каплями посверкивают. Вдруг бормотанье, шум, хохот -и прямо из кустов выскакивает Калужский с одной девчонкой, кстати, моей одноклассницей. Я ее называть не буду: она теперь уже взрослая тетя, - Бог знает, что у нее на уме, как с мужем... Пусть будет инкогнито. Узнает себя - наедине с собой поплачет, посмеется, и все. Поднялись они ко мне, я им дверь отворил потихоньку, поставил "Red Rose Speedway" Маккартни и напоил их из толстой керамической кружки обыкновенной холодной водой. Но если кто-то возразит и станет меня уверять, что это была не вода, а вино, и даже коньяк - я не стану спорить. Оба они были мокрые, веселые, молодые... Мало ли что? И дружба наша с Калужским только-только начиналась.